– Заткнись и слушай! – грубо, но иначе было нельзя, приказал ему я. – Если Сверчок все еще жив, значит, сердце не задето. Ты понял? Его еще можно спасти. Бери его на плечи и бегом к станции. Напрямую, через поле, до въездных ворот не более километра. Ты должен успеть. Вперед! – С вершины опоры я увидел, как Ворон взвалил Сверчка на спину и бросился через полосу отчуждения к атомной станции. – Тебя встретят, я сейчас же свяжусь с генералом! – крикнул я ему вслед, точнее, в микрофон собственной рации.

Понимание того, как это сделать, пришло уже позже. Ведь перед атакой засевшей на вершине высоковольтной опоры террористки я оставил свою вторую рацию Ворону.

С лестницы я слетел, наверное, за несколько секунд. Ухватился руками за боковые вертикальные стойки и съехал вниз, как по трубе. Отбил и ободрал в кровь все пальцы, удивляюсь, как не сломал. Но я бы без сожаления пожертвовал всеми своими пальцами, лишь бы Сверчок остался жив. Оказавшись на земле, я бросился к опушке, откуда мы с Вороном разглядывали в бинокль мачту ЛЭП. Никогда я еще так не бегал. И откуда только силы взялись, хотя казалось, что во время штурма засевшего на вершине опоры корректировщика, то есть корректировщицы, выложился без остатка. Продрался через кусты, из-за которых Ворон наблюдал за террористкой, и, остановившись в нерешительности, зашарил взглядом по сторонам. Внизу, под ногами, лишь одна притоптанная трава. Я принялся раздвигать ее руками – ничего. Пусто. Готовый взвыть от отчаяния, я поднял взгляд и сразу увидел рацию. Она висела всего в метре от меня на ветке куста. Непонятно, как я не заметил ее сразу. Очевидно, Ворон повесил рацию на куст, как только получил ее от меня. Я судорожно схватил радиостанцию и, вдавив до отказа клавишу передачи, вызвал генерала. Он ответил сразу – ждал сообщения нашей группы.

– Корректировщик уничтожен, его рация разбита, целеуказатель захвачен! – на одном дыхании выдал я то, чего с нетерпением и надеждой ожидал Углов, и объявил о нашей трагедии: – Сверчок тяжело ранен: двойное пулевое ранение груди! Нужна срочная операция! Ворон с ним следует на станцию. Его нужно встретить!

– Я понял! – сейчас же ответил Углов. Нашего командира всегда отличала способность мгновенно схватывать суть и так же быстро принимать необходимые решения. – Наша машина будет у въездных ворот. А операционную в ближайшем госпитале я распоряжусь приготовить немедленно. – Когда идет речь о ранении кого-то из наших бойцов, любую больницу генерал называет госпиталем. Такая привычка у него еще со времен Афгана.

Сообщив мне о предстоящих распоряжениях, Углов неожиданно спросил:

– Ты сам сейчас где?

– На месте, – ответил я и поспешил уточнить: – У опушки, возле опоры, служившей наблюдательной позицией…

Углов не дал мне договорить:

– Как отправим в госпиталь Сверкунова, я сам с тобой свяжусь. А пока изучай вещественные доказательства. Все, СК, [5] – и он отключился.

Что ж, придется изучать вещественные доказательства, хотя куда с большей охотой я бы взялся доставить в госпиталь Сверчка. Но прежде чем вернуться к высоковольтной опоре, я сообщил Ворону по оперативно-боевой рации, что у въездных ворот АЭС его будет ждать наша машина.

– Вижу, – буркнул он мне в ответ на бегу.

Молоток! Он уже близко, и, значит, шансов спасти Сверчка стало все-таки чуточку больше.

Надежда, как известно, окрыляет. И возвращался я к опоре ЛЭП, где остался труп террористки и ее снаряжение, уже с менее тяжелым сердцем. Первым делом отыскал в траве у основания опоры корпус и детали разбившейся радиостанции Хундамовой. Пришлось изрядно поползать по земле на коленях, но я все-таки нашел их. Как я и ожидал, разбившаяся рация оказалась идентична той, что я обнаружил в кармане одного из боевиков, охранявших нацеленный на АЭС миномет. Примечательно, что, судя по положению переключателя, рация находилась в режиме передачи. Видимо, террористка собиралась сообщить своим сообщникам о нападении на нее, но я помешал ей это сделать.

Оставив обломки рации на приметном месте, я вновь полез на опору. Тут-то и дали знать усталость и владевшее мною недавнее напряжение – я едва не сорвался с поперечной балки, когда попытался взобраться на нее. Когда перебрался на лестницу, стало легче. Все-таки теперь под руками и ногами была надежная опора. До верхнего пролета я добрался без приключений, хотя и не так быстро, как в первый раз. Застреленная террористка лежала в той же позе, в какой я ее оставил.

Сначала я снял с ее ноги специальную пристяжную кобуру с тэтэшником и осмотрел оружие. В стволе сохранились следы порохового нагара – не очень-то эта дрянь следила за своим оружием, – но все патроны оказалась на месте. Что ж, она отлично управлялась и со снайперской винтовкой, и с автоматом. И, если бы не огневое прикрытие, которое обеспечили мне Сверчок и Ворон, Хундамова наверняка срезала бы меня автоматной очередью. Стоило мне вспомнить недавнюю схватку, как сердце сейчас же заныло от боли. Ведь Сверчок, вызвав огонь на себя, фактически заслонил меня своим телом от пуль террористки. Отложив в сторону пистолет и кобуру, я грубо, от клокотавшей внутри ненависти к этой женщине, прощупал ее одежду и обыскал карманы, но ничего примечательного, если не считать на две трети опустошенной плоской металлической фляжки с водкой, там не обнаружил. В боковом кармане камуфляжной куртки террористки мне попался комок хрустящей бумаги, но при разворачивании он оказался пустой шоколадной оберткой. Закончив осмотр одежды террористки, я взялся за ее рюкзак. Но там оказался только крюк «кошка», соединенный с капроновым фалом, да ручной электрический фонарь.

Я засунул в рюкзак лазерный целеуказатель, потом покидал туда же пристяжную кобуру вместе с «ТТ», бинокль и фляжку с водкой. В рюкзаке еще осталось место, и я, подумав, сунул туда же автомат террористки, предварительно отсоединив от него магазин. Следовало спустить вниз и труп Хундамовой, но мне противно было к ней прикасаться, и я ограничился одним рюкзаком. Тело террористки наверняка будут осматривать следователи, вот пусть и спускают его на землю.

Когда я с хундамовским рюкзаком за плечами спускался по лестнице, на связь вышел Углов.

– Сверкунова отправили в госпиталь, – первым делом сообщил он мне. – Его сопровождают твой Воронин и врач с АЭС. По словам врача, ранения тяжелые, но надежда есть. В госпитале Сверкунова примет хирургическая бригада. Операционная уже готова. Так что будем надеяться, что все обойдется. – Потом Углов поинтересовался: – Обнаружил что-нибудь существенное?

– Бинокль, альпинистский фал с крюком на конце, фляжку с водкой… – начал перечислять я.

Но Углов, поняв, что ничего действительно важного, того, что могло бы вывести нас на оставшихся террористов, мне обнаружить не удалось, перебил меня:

– Сейчас подъедет бригада из следственного управления нашего департамента. Передашь им свои улики и сразу отправляйся в мотель «Дорожный». Это на окраине Малоярославца, перед въездом в город. Там уже работает группа Мокрушина. Он введет тебя в курс дела.

– Есть, – озадаченно ответил я, хотя из того, что сказал Углов, не понял ровным счетом ничего. Какой-то мотель. Что там произошло и зачем мне нужно туда ехать?

Оглянувшись, я увидел, как по полю, отделяющему атомную электростанцию от лесополосы, раскачиваясь из стороны в сторону, по направлению к линии электропередачи медленно катит микроавтобус, судя по всему, с бригадой следственного управления. Тем лучше. Быстрее передам следователям найденные улики – быстрее встречусь с Мокрушиным. Надеюсь, уж он-то объяснит мне, что к чему.

Начальнику управления «В»

Центра спецопераций ФСБ РФ

генерал-майору Углову

Угроза разрушения ядерного реактора Обнинской АЭС никоим образом не может быть ликвидирована, пока в руках террористов остается хотя бы один комплекс высокоточного оружия.